— Вправду хотел. Передай княжичу, что на его обереге, том, что на кольчуге, на старокварском слова выбиты.
— Что? — опешила я, ожидая чего угодно, но не этого.
— На кварском. Это важно. Не забудь!
— Всемила! — с нажимом произнесла Добронега, вновь появившись из-за угла. — Поспеши!
— Иду! — ответила я, и обернулась к хванцу: — Я передам. Только ты же говорил, что тебе его любить не с чего. Тогда почему…
— Просто передай! — в отчаянии повторил Альгидрас. — Это важно!
Вот мужики!
— А как же ты? — прошептала я, потому что не произнести эту киношную фразу была просто не в силах.
— Я не умру, — быстро ответил он. — Про оберег скажи!
— Я скажу, но Миролюб… это ведь он всем рассказал. Больше некому!
— Неважно это уже. Слова мои передай.
— Да передам я! — отмахнулась я от него, как от навязчивой мухи. — Я помочь тебе могу?
— Можешь, — он быстро переместился к решетке, встав на колени, — уходи быстрее. Не только Радима — всю Свирь подведешь!
— А что будет с тобой?
— Да не умру я!
— Откуда ты…
— Уходи! — прошипел Альгидрас и с силой разжал мои пальцы, отталкивая мои руки прочь от прутьев.
«Вот тебе и герой», — вертелось у меня в голове, пока я неслась через двор, путаясь в юбке под осуждающими взглядами охраны.
— Вот девки! — прошипел синеглазый Ростислав, придавая мне ускорения довольно ощутимым толчком в спину. Калитка закрылась бесшумно, только засов тихо лязгнул позади.
Платье Добронеги мелькнуло за поворотом. Я бросилась за ней, свернув на узкую улочку, и почти сразу поняла, почему Ростислав назвал тропку мокрой. Мне удалось сдержать визг лишь невероятным усилием воли, когда ноги по щиколотку оказались в ледяной воде. Мы убегали от ворот тюрьмы по ручью. Замысел Ростислава был гениальным. Кому придет в голову искать здесь мать и сестру воеводы? C князем и его людьми мы разминулись.
Добронега за всю дорогу не проронила ни слова. Было видно, что ей претит необходимость прятаться в родном городе, хотя надо сказать, что пробиралась по узким улочкам она с обычным достоинством. Я сама не спешила затевать разговор, потому что в голове вертелась фраза про оберег на кварском. Почему Альгидрас хочет, чтобы Миролюб непременно об этом узнал? Ведь по всему выходит, что Миролюб его подставил. Вчера он сказал, что волен убить Альгидраса и не делает этого только потому, что не хочет выглядеть зверем в моих глазах. Насколько сказанное было правдой? Действительно не хотел? И уехал потому, что знал, что суд все равно будет, а сам он ничего не сможет сделать? Не хотел показывать слабость, потому что не мог пойти против отца? И все же, несмотря ни на что, Альгидрас хочет, чтобы Мироюб узнал об обереге.
Откуда у княжича земель, воюющих с кварами, кварский оберег? Миролюб сказал, что тот достался ему от дядьки и сам он думал, что это всего лишь узор. Мог ли дядька снять его с убитого квара? В мозгу тут же вспыхнула картинка, которую я уже видела: мальчик с иссиня-черными волосами смотрит осуждающе. Он очень молод — лет пятнадцать-шестнадцать. Как он погиб? Во многих ли боях успел поучаствовать, сколько трофеев захватил? Вдруг и правда пластина с надписью была трофеем? Вот только мальчик выглядел еще моложе Альгидраса и был княжеских кровей. С какого возраста его могли бросать в битвы? Похоже, единственный способ выяснить, как он погиб, — успокоиться и подумать о нем. Вдруг это все же сработает? Потому что спросить мне было не у кого. Я уже не была уверена, что Миролюб скажет правду. Я вообще уже ни в чем не была уверена.
Пока я стаскивала с себя промокшее и грязное до колен платье, меня очень волновал вопрос: был ли Радим среди людей князя и, если был, то защитит ли он теперь Альгидраса? Я притащила в покои Всемилы лохань с теплой водой и погрузила в нее заледеневшие ступни. Почему Альгидрас сказал, что он не погибнет? Откуда такая уверенность? Или же он просто меня так успокаивал?
Я собиралась глубоко вздохнуть, но вместо этого громко всхлипнула. Пришлось зажать рот ладонью, чтобы Доронега не услышала — дверь в покои осталась открытой, потому что я несла тяжелую лохань. Я закусила губу, чтобы не расплакаться. Он сказал, что выживет… Только вот формулировка получилась странной. Выживет — это же не значит не пострадает, верно?
Я вынула согревшиеся ноги, обтерла их полотенцем и босиком прошла к окну. Солнце по-прежнему нещадно палило. Забравшись с ногами на сундук, я обхватила колени и опустила на них подбородок. Нужно что-то придумать. Вот только что? Что было в том свитке на самом деле?
Добронега вошла бесшумно, и я невольно вскрикнула, когда она коснулась моего плеча.
— Испугалась? — спросила она, хотя ответ был очевиден.
— Не ожидала просто, — пробормотала я и попыталась улыбнуться. Получилось плохо, впрочем Добронега и сама не была расположена сиять улыбкой.
— Что происходит, дочка? — неожиданно спросила мать Радима, присаживаясь на край сундука и комкая в руках подол платья.
— Ты о чем? — я очень надеялась, что недоумение в моем голосе звучит натурально.
По-видимому зря, потому что Добронега прищурилась, разглядывая меня, точно видела впервые. Я напряглась, вдруг вспомнив, кто я на самом деле. Ведь, по большому счету, никто до сего момента на разглядывал меня, кроме Альгидраса. А что, если Добронега все сейчас поймет? Я старше, я другая… Я закусила губу, потому что почувствовала, что меня опять начинает трясти.
— Я про Олега спрашиваю, — вдруг произнесла Добронега.
— Что?
Меня точно ветром сдуло с сундука. Я сделала несколько шагов к кровати, резко развернулась, посмотрела на мать Радима, сцепила руки в замок, расцепила, расправила подол платья, с ужасом понимая, что веду себя как уличенная на месте преступления и ничего не могу с этим поделать.
— Что с Олегом? — нервно выпалила я, всем своим видом стараясь отмести малейшие подозрения. — Ну, кроме того, что он в клети…
Добронега поудобней устроилась на сундуке и, по-прежнему глядя мне в глаза, спросила:
— С Миролюбом, гляжу, добром поладили?
Я с облегчением выдохнула. Ну хоть тут врать не придется.
— Да. Он славный.
— Славный, — медленно проговорила Добронега. — Говорят, его воины тут конями всю дорогу истоптали, пока он с тобой прощался…
— Да, он заходил, — не имело смысла скрывать очевидное. — Попрощался, потом с Олегом переговорил и уехал.
— Олег, стало быть, тут же был?
— Да. Его Радим прислал. Он сперва за дом уйти хотел, но Миролюб попросил его остаться. Так что мы были втроем. И ничего… такого не было.
Добронега прищурилась, а потом негромко спросила:
— А до того было?
